В мае 1986 года молодая жена провожала пожарного Ивана Лапковского в командировку в Хойникский район, как на войну. Он и сам не знал, вернется ли. Все уже были в курсе, что реактор в Чернобыле «рванул», окрестности накрыло радиацией. А тушить пожары на торфяниках Ивану предстояло как раз в зоне отчуждения.
Работа до изнеможения без еды и воды в +35, из защиты – только резиновый комбинезон и респиратор. Как пожарные трудились в зоне отчуждения после аварии на ЧАЭС.
Спустя несколько недель он все же приехал домой – закаленный экстремальными условиями работы, ослабевший от схваченных в Чернобыле 28 рентген и под большим впечатлением от увиденного. Через 37 лет после трагедии на ЧАЭС ликвидатор рассказывает, каково было тем, кто одними из первых отправился в зону.
День, когда узнал о командировке в Чернобыльскую зону, Иван Антонович помнит хорошо: не только с ходу называет дату – 22 мая 1986 года, но и уточняет время – около 10 утра.
– Приказ о командировании на юг Беларуси получил из столицы. Сказали, что меня выбрали начальником сводного отряда Минской области – как самого опытного, – вспоминает Иван Антонович, который на тот момент уже почти четыре года служил в военизированной пожарной охране в Борисове, был старшим лейтенантом, заместителем начальника части.
– Приказ о командировании на юг Беларуси получил из столицы. Сказали, что меня выбрали начальником сводного отряда Минской области – как самого опытного, – вспоминает Иван Антонович, который на тот момент уже почти четыре года служил в военизированной пожарной охране в Борисове, был старшим лейтенантом, заместителем начальника части.
– На следующий день собрали все отделения, в двух словах обрисовали ситуацию и спросили: есть ли добровольцы? Вызвалось почти два десятка бойцов по 18-19 лет. Считаю, что это были самые подготовленные ребята, самые ответственные. Мы собрали отряд лучших.
Уже на следующий день 27-летний командир Иван Лапковский и его команда пожарных из Борисовского, Молодечненского и Солигорского гарнизонов отправились в Гомельскую область. Там в Брагине был штаб по ликвидации аварии на ЧАЭС.
– Только приехав, узнали, какая перед нами стоит задача, ранее конкретики не было. Сказали просто, что едем тушить пожары на торфяниках. С аварией на ЧАЭС эту командировку никак не связывали. Вообще, информацию о произошедшем в Чернобыле выдавали крайне дозированно, она сводилась в основном к тому, что вокруг атомной станции ситуация уже стабилизирована. О реальной никто из нас не знал, – объясняет ликвидатор.
А она оказалась, мягко говоря, другой.
А она оказалась, мягко говоря, другой.
«
Иван Антонович уверяет, что своими глазами видел, как реактор продолжал «дышать».
»
– Мы тушили торфяники в трех километрах от ЧАЭС – в деревнях Михалевка и Пирки. Вдруг меня окликнул старший водитель Федотов. Говорит: «Антонович, у вас здесь через минуту выброс будет». И точно: из реактора появилось грибовидное облако, ветер его унес к лесу. Так радиация и разносилась… Мы потом засекали время – выбросы повторялись каждые 20-23 минуты, – рассказывает ветеран пожарной службы.
Он признается: отряд осознавал, что это за облако и к чему может привести нахождение рядом с ним. Тем не менее никто из ребят не отказался от своей миссии – пожар тушили и в таких условиях.
– Это была наша боевая задача. Пугаться радиации было просто некогда. Мы все прекрасно понимали: чем быстрее потушим огонь, тем скорее уедем отсюда. За нас эту работу никто бы не сделал, – подчеркивает Иван Антонович.
– Это была наша боевая задача. Пугаться радиации было просто некогда. Мы все прекрасно понимали: чем быстрее потушим огонь, тем скорее уедем отсюда. За нас эту работу никто бы не сделал, – подчеркивает Иван Антонович.
Отряд Лапковского оказался одним из первых командированных в зону отчуждения. Правда, тогда это понятие было весьма эфемерным: загрязненную территорию физически еще не отделили от остальных. Даже блокпостов выставить не успели – они появились только дней через 10 после приезда Ивана Антоновича. О том, что людям на зараженной земле находиться небезопасно, можно было догадаться только по пустующим хатам отселенных деревень. А еще – по гробовой тишине вокруг.
“
Даже птицы не пели. Вот это тогда поразило: за все три недели пребывания в Чернобыле мы не услышали ни разу птичьего щебета.
Пожарных разместили в здании детского сада уже почти полностью отселенной к тому моменту деревни Савичи. Поставили кровати для взрослых, разрешили бойцам пользоваться кухней.
– Мы всегда оставляли одного человека «на хозяйстве», его основной обязанностью было приготовить на всех сытный ужин. Дело в том, что мы тушили пожары на торфяниках в еще более загрязненной зоне – бывало, и в нескольких километрах от атомной станции. С собой туда брать воду и еду не разрешали, поэтому на место дислокации отряд всегда возвращался голодным, – рассказывает ветеран пожарной службы.
– Мы всегда оставляли одного человека «на хозяйстве», его основной обязанностью было приготовить на всех сытный ужин. Дело в том, что мы тушили пожары на торфяниках в еще более загрязненной зоне – бывало, и в нескольких километрах от атомной станции. С собой туда брать воду и еду не разрешали, поэтому на место дислокации отряд всегда возвращался голодным, – рассказывает ветеран пожарной службы.
Иногда отряд и вовсе не приходил на ужин: после работы на торфяниках с раннего утра до позднего вечера приходилось ехать в горящие деревни. В такие дни, признается Иван Антонович, мечта у всех была одна: просто добраться до кровати и хоть часок вздремнуть.
– Работали на износ фактически, – резюмирует он.
Раз в три дня Лапковский на вертолете облетал окрестности. Только после этого можно было составить относительно безопасный путь для отряда: чаще всего проехать к очагам пожаров оказывалось невозможно.
– Работали на износ фактически, – резюмирует он.
Раз в три дня Лапковский на вертолете облетал окрестности. Только после этого можно было составить относительно безопасный путь для отряда: чаще всего проехать к очагам пожаров оказывалось невозможно.
– Технику опасно подгонять близко к горящим торфяникам, потому что она может провалиться. Приходилось на большое расстояние подавать воду, чтобы потушить пожар. Из-за этого на одной точке работали довольно долго. Например, возле той деревни, что в трех километрах от реактора, мы тушили пожар на торфяниках почти неделю.
Правда, и огонь там был сильный. Кстати, мы были уверены, что эта деревня полностью отселена – все 100-120 домов. Но однажды, проезжая через нее, встретили мужчину. Он отказался покидать свой дом. Мы уговаривали, но он возражал:
«Сынки, что мне тут уже осталось? Буду доживать на своей земле, сколько бог даст». Когда пожар был уже полностью потушен и мы уезжали, встретили того человека – он был в полном здравии, – вспоминает Иван Антонович.
Лапковский отмечает, что в тушении чернобыльских пожаров мало особенностей, тем не менее они были. Например, бороться с огнем приходилось в жару, в резиновом костюме.
– Первые три дня командировки тушили торфяники в обычной боевой форме. И только потом пожарным выдали респираторы и защитные костюмы «Л-1». Они хоть и были резиновыми, но спасали только от пыли. Представьте, каково в них было работать? На улице и так +35, а в костюме все +40! Конечно, мы его снимали, и респираторы тоже.
– Первые три дня командировки тушили торфяники в обычной боевой форме. И только потом пожарным выдали респираторы и защитные костюмы «Л-1». Они хоть и были резиновыми, но спасали только от пыли. Представьте, каково в них было работать? На улице и так +35, а в костюме все +40! Конечно, мы его снимали, и респираторы тоже.
“
Когда было совсем невмоготу от жары, водой обливались, хоть и нельзя было. Без этого мы бы просто не смогли выполнить свои задачи. Но никто из ребят никогда не жаловался. Мы просто работали.
Защитные костюмы меняли раз в неделю. Большего пожарные и не просили. Они верили: резинового «Л-1» достаточно, чтобы не получить большую дозу облучения.
– Тем более другой экипировки у нас и не было. Защищались от радиации, как получалось, – разводит руками бывший пожарный.
– Тем более другой экипировки у нас и не было. Защищались от радиации, как получалось, – разводит руками бывший пожарный.
Уже передав технику и все свои наработки отряду, что сменил команду Лапковского на боевом дежурстве, и разъехавшись по домам, ликвидаторы узнали: каждый из них успел за три недели накопить приличную дозу радиации.
– Многие из ребят лежали в госпиталях, – рассказывает ликвидатор. – Я еще примерно год слабость чувствовал, сонливость, частые головные боли. Потом все прошло, и мы начали жить обычной жизнью.
Вскоре старший лейтенант Лапковский снова встал в строй. Признается, что из Чернобыля в свою пожарную часть в Борисове вернулся другим: жестким, еще более готовым ко всему. Эта чернобыльская закалка помогла сделать шаг по карьерной лестнице – в 1989 году Иван Антонович стал начальником Борисовской самостоятельной военизированной пожарной части. К тому времени его китель уже украшал не только орден Красной Звезды, но и медаль «За отвагу». Обеими наградами бывший пожарный очень гордится.
– Мой орден Красной Звезды уникален тем, что из всей Беларуси за ликвидацию последствий аварии на ЧАЭС его получили только два человека. Я дорожу этой наградой, она боевая, и выше ее пожарные, наверное, не получали. А медаль «За отвагу» мне вручили за ликвидацию пожара особой сложности на улице Днепровской в Борисове. Зимой 1987 года загорелась многоэтажка. Мы увидели огромное облако дыма над домом и людей, которые из окон звали на помощь. Чтобы вывести их на улицу, пришлось на ощупь искать двери квартир.
Я шел первым, видел, что перекрытие первого этажа уже начало деформироваться, но уходить было нельзя. Мы спасли всех, – кратко рассказывает Иван Антонович и только после долгих расспросов признается, что был в том пожаре еще один нюанс: – В подвале, где и начался пожар, хранилась легковоспламеняющаяся жидкость. До нашего приезда уже произошло два взрыва. Мне пришлось спускаться в подвал на свой страх и риск. Гипотетически я тоже мог взорваться. НО В ТОТ МОМЕНТ ОБ ЭТОМ «НЮАНСЕ» ЛАПКОВСКИЙ ДАЖЕ НЕ ДУМАЛ.
И ДЕЛО НЕ В ЕГО ОСОБОМ ЛИЧНОМ БЕССТРАШИИ.
И ДЕЛО НЕ В ЕГО ОСОБОМ ЛИЧНОМ БЕССТРАШИИ.
– На службе в МЧС идет очень жесткий отбор. Некоторые после полугода работы здесь не выдерживают и уходят. До конца службы остаются только ответственные, профессиональные и мужественные люди, отважные. Заходя в горящее здание, они не вспоминают, что у них дома есть семья, а думают только о том, как укротить огонь и спасти людей.
«Пожарный» – это не профессия, уверяет Лапковский, а состояние души:
– Если бы мне предложили начать жизнь заново, я бы ничего не изменил. Все равно связал бы ее с пожарной службой. Для меня лучшее в работе спасателя – непредсказуемость. Я никогда не знал, что может случиться даже через 10 минут. Именно поэтому пожарные – люди, которые всегда и ко всему готовы.
– Если бы мне предложили начать жизнь заново, я бы ничего не изменил. Все равно связал бы ее с пожарной службой. Для меня лучшее в работе спасателя – непредсказуемость. Я никогда не знал, что может случиться даже через 10 минут. Именно поэтому пожарные – люди, которые всегда и ко всему готовы.
В Борисове Иван Антонович в прямом смысле слова жил на работе.
– Наша квартира находилась в здании пожарной части. На первом этаже дежурили машины, на втором и третьем работали сотрудники, а на четвертом было служебное жилье. Поэтому, когда возглавил подразделение, я уже не ждал, что мне позвонят и доложат: по такому-то адресу пожар. Как только слышал сирены, сам спускался и интересовался, куда машины выехали, – объясняет Иван Лапковский.
– Наша квартира находилась в здании пожарной части. На первом этаже дежурили машины, на втором и третьем работали сотрудники, а на четвертом было служебное жилье. Поэтому, когда возглавил подразделение, я уже не ждал, что мне позвонят и доложат: по такому-то адресу пожар. Как только слышал сирены, сам спускался и интересовался, куда машины выехали, – объясняет Иван Лапковский.
Его жена к этому относилась с пониманием. Она и сама служила в МЧС. Кстати, в пожарном техникуме пара 40 лет назад и познакомилась.
– Учились в одной группе. Аллу, конечно, я сразу заприметил: самую красивую, обаятельную. Столько лет прошло, а ничего не изменилось. Она все такая же единственная и неповторимая для меня, – признается, чуть смущаясь, ликвидатор.
В 1995 году квартиру на четвертом этаже пожарной части в Борисове пришлось покинуть. Иван Антонович получил очередное назначение – возглавить пожарно-аварийный спасательный отряд в Жодино. Там, отмечает наш герой, он приобрел теоретические и тактические знания, тогда как в Борисове делал упор на практику. И только за год до пенсии Лапковский вернулся на свою «огненную землю» – в ту самую пожарную часть, где начинался его путь. В ней он время от времени бывает до сих пор, хоть с момента выхода на заслуженный отдых прошло 15 лет. |
«
Накануне каждой годовщины чернобыльской трагедии Иван Антонович обязательно встречается со «своими парнями» – ликвидаторами, которые долгие три недели помогали ему укрощать огонь на торфяниках в зоне отчуждения. С грустью констатирует, что некоторых из них уже нет в живых.
»
– Для меня 26 апреля – это траурный день. Очень важно, чтобы люди помнили всех тех, кто ценой своей жизни и здоровья ликвидировал последствия катастрофы на ЧАЭС. Считаю, что работники МЧС в то время проявили неслыханный героизм.
