Затемно добрались до оврага, изготовились к выполнению задания, и едва рассвело, стали внимательно наблюдать за передним краем противника. Иванушкина в поисках потенциальной жертвы прильнула к прицелу. Козлова в бинокль осматривала местность, казавшуюся безлюдной, вымершей. Даже подумалось, что, может, немцы ночью оставили траншеи и ушли. Но нет, ветер периодически доносил обрывистые, чуть слышные голоса. В окопах притаился враг, живший по расписанию, мало отличавшемуся от нашего. Любой день начинается одинаково – с утреннего туалета, завтрака, который у пунктуальных фрицев наступал в одно и то же время. В оптический прицел Иванушкина вдруг увидела часть большого черного термоса, появившегося на бруствере. Что это – непростительная беспечность или хитрость, этакая приманка в расчете на то, что на нее клюнет русский снайпер и тем себя выдаст?
Минут через десять чьи-то руки отвинтили крышку термоса, разлили жидкость по чашкам: похоже, без кофе фрицы ничего не делают. Иванушкина пыталась поймать в перекрестие сетки прицела чью-то голову, но как только это вроде удавалось, потенциальная мишень расплывалась, становилась нечеткой, размазанной, а затем и вовсе исчезала из поля зрения. И так было несколько раз, что не на шутку разозлило девушку. «Так, успокойся и не нервничай», – она быстро взяла себя в руки.
Напарница тоже засуетилась, подталкивая локтем: мол, чего медлишь, стреляй. Иванушкину это немного рассердило. Легче всего суетливо нажать на спусковой крючок и промахнуться. Нет, выстрел снайпера должен быть максимально выверенным, в точку. Маша от нервного напряжения стала покусывать губы. Это оставшаяся с детства привычка, за которую мама ее, бывало, поругивала.
К термосу снова потянулись вражеские руки. Его слегка наклонили, наливая кофе, и вернули в прежнее положение. Как тени, мелькают каски. В траншее появился офицер. Видимо, отдав какое-то распоряжение, он быстро исчез из поля зрения. Иванушкина обозвала себя растяпой, подумав, что упустила верную цель. Но неожиданно она снова вычислила его, курившим чуть в сторонке сигарету. «Вот он, шанс – не промахнись только, – не то попросила, не то приказала себе. Но, удивительное дело, рука плохо подчинялась и, даже нащупав спусковой крючок, снайпер все еще не решалась нажать на него. – Что за чертовщина?!». Причиной стала не вовремя возникшая мысль о том, что перед ней не фанерная мишень, а живой человек, чей-то сын, муж, отец, и от осознания этого по телу пробежала холодная дрожь.
Из оцепенения вывел требовательный и волевой голос боевой напарницы: «Стреляй, Машка!» И она инстинктивно подчинилась ему, плавно, как учили, нажала на спусковой крючок. Сухо щелкнул выстрел, после которого офицер, нелепо взмахнув руками, свалился на дно траншеи. Скорее всего, он был убит, так как целилась Иванушкина в голову, которую только и видела.
Пока немцы разберутся, откуда прилетела смертельная пуля и вышлют разведгруппу или просто откроют минометно-пулеметный огонь, они, стремительно покинув укрывавший их овраг, будут в относительно безопасной лесополосе. Оттуда уже недалеко до своих позиций. Продуманный заранее план отхода полностью сработал.
Первой с удачной «охотой» ее поздравила младший сержант Галина Ларина, командир снайперского взвода.
– Вот ты и открыла личный счет, – сказала и дружески приобняла за плечи.
– Галка, я же человека убила… Господи прости, – с тихим покаянием и чувством вины вымолвила Маша.
– Что ты такое говоришь?! – удивилась Ларина. – Ты еще панихиду по фашисту закажи. Они же изверги, нелюди, пришли на нашу землю убивать, насиловать да в огне сжигать нас. Вспомни Хатынь, другие разрушенные дотла села и города.
Последние слова словно из-под наркоза вернули Машу к действительности. Да, конечно, никакой это не грех, а справедливое возмездие. Пусть Бог видит это и помогает ей в священной войне с ненавистными оккупантами.