Так мы остались живы

«Если бы мы объявили минуту молчания по каждому погибшему во Второй мировой войне, мир молчал бы 135 лет», – отметили в ООН. Но сейчас не время молчать. Самое время говорить, кричать о том ужасе, который несет в себе война. В детство наших героев ворвался 1941-й год, и они узнали, что такое лютый голод, бесконечный страх и нечеловеческая жестокость. У каждого из сегодняшних последних свидетелей своя история, но в ней один финал. И он умещается в простые слова, в которые порой и им самим сложно поверить: «Так мы остались живы».

СОВМЕСТНЫЙ ПРОЕКТ БЕЛТА И МИНИСТЕРСТВА ЮСТИЦИИ РЕСПУБЛИКИ БЕЛАРУСЬ

СОВМЕСТНЫЙ ПРОЕКТ БЕЛТА И ГЕНЕРАЛЬНОЙ ПРОКУРАТУРЫ РЕСПУБЛИКИ БЕЛАРУСЬ

«До Великой Отечественной войны в нашем селе Головчино было более 500 хат. Фашисты, как только заняли деревню, собрали всех жителей на площади и приказали выйти евреям из толпы. Всех их отвели в лес и расстреляли».

«С первых дней оккупации фашисты выгоняли многие семьи из их хат и размещали там своих солдат. Почти три года наша семья жила то у родственников, то у соседей. Многие ютились в сараях или в подсобных помещениях. Некоторым пришлось строить землянки. Мы, дети, постоянно жили в страхе, разговаривали шепотом, старались не попадаться на глаза фашистам. Однажды я, сестра Люда и брат Женя стояли на улице, когда солдат натравил на нас свою овчарку. Она сбила нас с ног и зарычала, а фашист смеялся от удовольствия. Тот испуг трудно даже описать.

Недалеко от нашего дома стояла заброшенная больница и сарай, где гитлеровцы разместили военнопленных, по большей части тяжелораненых. Условия там были ужасные, кормили баландой. Местные жители поддерживали военнопленных, хотя фашисты гоняли деревенских и запрещали передавать продукты. Бабушка и старшая сестра Галя стирали кровавые бинты в речке, сушили их и перевязывали раненых.

Навсегда останутся в памяти последние дни оккупации и отступление гитлеровских войск. Фашисты планировали забрать с собой мирных жителей, видимо, для прикрытия, но этому помешала разведка наших наступающих подразделений. И все же фашисты даже в последний день поджигали дома и расстреливали всех, кто появлялся на их пути. В этот день были убиты многие, в том числе дети. Сгорело больше половины хат.

Наша семья спряталась в землянке. Вместе с нами – еще около 20 человек. Земля содрогалась от разрывов снарядов, все вокруг горело. К нашему дому подошла группа фашистов, в это время сосед-пасечник возился около ульев. Они его застрелили и подожгли сарай. Бабушка приказала мне и брату Жене бежать из землянки. Солдаты заметили это и открыли по нам огонь, но мы успели скрыться за бетонное кольцо колодца. Помню свист от рикошета пуль и стоящего у входа в землянку фрица с гранатой в руках, готового бросить ее вниз, где были люди. В это время бабушка и сосед дед Афанас вышли из землянки с иконой в руках и стали умолять солдата не убивать людей. Тот постоял в размышлениях, потом махнул рукой и ушел.

Войска Красной армии наступали быстро, и вскоре мы были освобождены. За все пережитые годы детства я не испытывал большей радости и счастья, как тогда, встречая наших солдат-освободителей. Они обнимали нас, детей, и кормили кашей».

«Загрузили нас в вагоны-телятники и повезли в Германию. А там уже подходили немцы и разбирали нас. Кому нужна рабочая сила – указывали на молодых, крепких. Их всех разобрали, а мы стоим. Мама говорит: может, нас сожгут? Тех, кто остался, загнали в здание, велели раздеться. Стоять невозможно было – скользко. Мертвых детей – чуть ли не метр от пола. А из трубы крематория – черная гарь, вонь».

Но пришел приказ из Германии – не сжигать людей. Так я осталась жива. Нас погнали на станцию, привезли на работы. Здание большое такое – фабрика по изготовлению сыров. Мы там с мамой трудились. Жили в бараках, спали на досках. В Германии были с 1941-го по 1945 годы».

«День 5 августа 1943 года стал черным для нашей деревни Синск. В пятом часу утра неожиданно нагрянули гитлеровцы на грузовиках и мотоциклах. Выгнали всех сельчан к котловану, где добывали глину. Нам объявили, что вблизи деревни на мине подорвался офицер, и за связь с партизанами деревня будет сожжена».

«Мы видели, как фашисты стали поджигать дома. Вокруг нас были фрицы с собаками и направленным на нас оружием. Это очень страшно! Мы стояли, пока от деревни не осталось только пепелище. В одном из домов сгорела Анна Синила, она пряталась под печью. Один из солдат сказал по-русски, что нам еще повезло: если бы во время пожара раздался хоть один выстрел или взрыв, то нас всех бы расстреляли.

Через некоторое время приехал гитлеровский офицер, что-то сказал солдатам, и нас погнали через Кривин и Остров в Речицу. Пытавшихся сбежать убивали либо на них натравливали собак. В Речице всех загнали в лагерь Веревочный, до войны он был заводом по переработке льна.

Территория строго охранялась: на вышках пулеметы, вооруженная охрана с собаками. Местные жители иногда приносили нам еду и одежду. Через какое-то время узников повели на вокзал, погрузили в товарные вагоны и отправили на принудительные работы в Восточную Пруссию. Из Лоевского района было вывезено почти две с половиной тысячи человек! Из-за антисанитарных условий и голода люди умирали в вагонах, трупы выбрасывали на станциях.

По прибытии в лагерь Бухенвальд нас поместили в бараки. Мама говорила, там были горы одежды, обуви и человеческих волос. Взрослые работали в лагере по 18 часов. Еды не хватало. Ели траву и кору деревьев».

«Затем нас перевели в лагерь Маутхаузен. Маленьких детей забирали у родителей. И меня забрали у мамы. Отвели в двухэтажное здание. Что со мной делали, я не помню, но после этого я мог передвигаться только на четвереньках.

У других детей брали кровь для немецких солдат, проводили над малышами медицинские опыты. В начале лета 1944 года меня отправили в медучреждение возле города Бада, там я стал донором крови для фрицев.

Знаю, что, не выдержав нечеловеческих условий существования, в Маутхаузене умерла одна из моих сестер – Клавдия. Когда она болела, мама взяла немного молока, и за это ее посадили в тюрьму на два месяца. Сестра умерла 22 ноября 1944 года, похоронили на кладбище Рихлебина.

Домой мы добрались только в ноябре 1945-го. Вернулись на пепелище...».

«Я не помню, в каком точно концлагере находилась – мне тогда было всего 4 года. Братьям больше: 11 и 7 лет. И их уже заставляли работать, рубить дрова. Мы жили в бараке, рассчитанном на две семьи. Папа очень скоро после попадания в концлагерь умер от ранения. А маму избили до полусмерти, и она после этого долго болела, не могла работать. За что ее наказали? Не успела вовремя вернуться в свой барак: на часах было уже 9, а ее все не было. Задержалась в другом бараке, куда ее позвал наш знакомый, чтобы отсыпать соли, которая делала баланду хоть немного съедобнее.

«Нас же кормили ужасно! Безвкусная баланда и хлеб из опилок. Но и за этим выстраивалась длиннющая очередь. Не все в ней выстаивали. Помню, как недалеко от меня в этой очереди упали дед и бабка – умерли на месте от слабости и недоедания. Мертвых уносили в сарай. Там трупы могли лежать неделю, пока их не скапливалось столько, чтобы ими можно было полностью забить кузов грузовой машины.

Когда маму словили с той солью, сразу было ясно: накажут. И я понимала, что она может не выжить. Знаете, как били в лагере за любую провинность? Раздевали человека, привязывали к бревну так, чтобы он не смог закрываться от ударов руками. А потом брали 25 толстых палок и лупили ими до тех пор, пока они не ломались.

Выживали после такого наказания далеко не все. Помню, был в лагере конюх. Его привязали к бревну за то, что кобыла родила мертвого жеребенка, а он ничего не смог сделать с этим. Конюха избили до смерти. Маме повезло больше: она выжила. Принесли в барак всю в крови, даже изо рта она шла. Нам повезло, что в концлагере работала очень сердобольная переводчица. Она тайком приносила маме лекарства. Думаю, только поэтому она и выжила, хотя работать уже не могла.

Детей тоже били палками. Правда, их было не 25, как у взрослых, а меньше. Относились к нам всем ужасно. Даже не спрашивайте, как именно. Вспоминать не хочется».

«Нас погрузили в машины и куда-то повезли. Оказалось, что в Эстонию. Там был рыбный завод недалеко от моря. Взрослых стали гонять туда на работу, а мы, дети, сидели в кустах неподалеку. Голодные. Ночью – холодно, летом – жарко. Есть не давали. Только сочувствующие эстонцы приносили какую-то еду. Через некоторое время объявили, что нас повезут в Германию».

«Там нас разъединили: взрослых – в один лагерь, детей – в другой. Мы с мамой оказались в одном, но в разных бараках. Когда взрослых вели на работу, мы слышали стук кандалов по асфальту. Моя мама, проходя мимо нашего барака, кричала: «Ты Валя! Ты Семичева!». Боялась, что забуду, кто я. Я сгибалась, чтобы посмотреть на нее в щелочку, но видела только кандалы.

Я самая маленькая была. На цементе спала, потому что не могла на нары взобраться. Взрослые сталкивали оттуда, чтобы им больше места было.

Кормили так: привозили чан с зеленой бурдой – в воду добавляли листья от кольраби. Мне доставалась только жидкость. Немец, который воду нам привозил, меня постоянно чем-то подкармливал.

А еще над нами издевались. Как напустят собак в барак, они обгрызают детям ноги! Страшная была обстановка.

Потом стали детей собирать и делать уколы. Постепенно нас становилось все меньше и меньше в бараке. Многие после этих прививок не возвращались. Один раз на уколы увели и меня. Увидела немцев в белых халатах и упала в обморок. Меня просто выбросили из здания на землю. А немец, который нам воду привозил, привел в меня в чувства и отвез обратно в барак. Так я и осталась жива».

«Мама рассказывала, что когда каратели пришли в Сарью, то сожгли всех людей, которые им попались на глаза. Наша семья стала первой, кого фашисты привели в один из домов. Мама посадила нас, детей, на печь. Пришел немец, велел ей испечь хлеба. Мама все сделала. Он нам дал одну буханку, с ней мы потом и доехали до концлагеря Саласпилс вместе с людьми, которые позже прибыли в дом».

«Не помню, как долго мы пробыли в Саласпилсе. В один из дней стали забирать женщин с грудными детьми. И мою маму тоже. Мне было почти шесть лет. Я уцепилась за нее, кричала во весь голос. В моей памяти сохранилось, как кто-то скомандовал: «Заберите ребенка!» Меня оторвали от мамы. И мы остались вдвоем с сестрой. Однажды утром проснулась, а ее нет. Я побегала, поискала сестру, а потом узнала, что старших забрали ночью. Помню, что нас выстраивали около нар, потом садили за длинные столы, приносили баланду, в которой можно было поймать капустный лист, кусочек свеклы. Или приносили кашу, мы называли ее «плевачка» – это молотый овес с отрубями. В этом концлагере я пробыла с февраля по июль».

Концлагерь Саласпилс

«ВСЕХ ПРИКАЗАЛИ СЖЕЧЬ. МЕНЯ – В 11 ЧАСОВ...»

«В 1941 году в нашу деревню пришла война. Фашисты свирепствовали, но больше них мы боялись полицаев – они старались выслужиться перед гитлеровцами».

В 1942 году меня насильно угнали в Германию. Перед этим в июле – августе к нам пришел староста-полицай и сообщил: приказано отправить на работу трех девочек и трех мальчиков. Указал на меня. Мама – в слезы, я тоже. Но что этим изменишь? Мама собрала немного еды – хлеба и огурцов. А вдогонку уверила: скоро домой вернешься, фашисты посмотрят, какая ты малая, и отпустят.

Меня вместе с другими сельскими ребятами на телеге повезли на железнодорожную станцию «Хвойники», там посадили в товарный вагон. В нем не было скамеек, только на полу лежало немного соломы. В вагон согнали человек 30. Так мы доехали до станции «Василевичи», мальчиков распределили в одну группу, девочек – в другую.

Поехали в Лиду, затем – в Кенигсберг. Там отобрали самых маленьких девочек и отвезли сначала в Кельн, а потом в деревню Дршлан – на фабрику по производству ниток. Всех помыли в душе, коротко подстригли. Как я плакала по своей длинной косе!.. Потом у каждой взяли отпечатки пальцев и под конвоем надзирательниц отправили в барак, закрыли на замок. Там у каждого было свое место на двухъярусных нарах.

На работу будили рано утром. На завтрак – чашечка суррогатного кофе и кусочек хлеба. Трудились с шести утра до восьми вечера, по 14 часов в день без отдыха.

9 мая 1945 года поступил приказ: всех работниц фабрики сжечь. Нас должны были в 11 часов. Я думала: «Господи, неужели это конец, последний час моей жизни?». Вспоминала о маме, о своих девяти сестрах...

Хозяйка фабрики сжалилась над нами и перед самым выходом оттуда приказала: разбегайтесь по дороге кто куда. А сопровождающему нас надзирателю запретила стрелять.

Так девочки и спаслись. Три дня бродили по городу. Кельн сильно бомбили. В фабрику тоже попал снаряд, но бараки остались целы. Наша группа вернулась в один из них. Там нас и нашли солдаты-освободители».

Войска Красной армии наступали быстро, и вскоре мы были освобождены.

За все пережитые годы детства я не испытывала большей радости и счастья, как тогда, встречая наших солдат-освободителей.

Совместный проект Белорусского телеграфного агентства и Генеральной прокуратуры Республики Беларусь