Несовершеннолетние узники жили в 5–7 домах в центре вытянутого на три километра населенного пункта, в каждой хате от 20 до 36 детей. Александр Пранович утверждает, что более близки к правде последние сведения о 27 домах, где содержались дети и подростки, – за неполные два месяца через лагерь в Скобровке прошло до 1,8 тысячи юных заключенных.
Кормили их один раз в день: выдавали 200 граммов хлеба, эрзац-кофе (немецкий стандарт, которым поили даже узников Освенцима), консервную банку со щавелем, собранным самими заключенными, иногда наливали супа. Молоко не полагалось, хотя в лагере было стадо из 10 коров. Поднимали в семь утра, принуждали к сельскохозяйственным работам. «Детей били, в наказание заставляли прыгать по селу по-лягушачьи». Перед приходом Красной армии их погнали засыпать колодцы, уничтожать крестьянские сады и огороды, жечь солому с крыш и оставленную селянами домашнюю утварь.
Почти в самом конце «Акта о детском лагере» замечание: «Слухов о том, что у детей брали кровь здесь не было». Именно так – с пропущенной запятой! И понимай как хочешь: то ли слухов не было, то ли кровь брали, но не «здесь».
– Сложно о чем-то говорить конкретно, пока нет документов, – разводит руками Александр Пранович. – Основа – этот «Акт». А, может быть, он недостоверен? Опросили после освобождения местных женщин, они и рассказали, что знали.
Наш собеседник полагает, что подобные документы в условиях военного времени да еще в ходе наступления могли составлять, что называется, на скорую руку. Главное – зафиксировать факт, каких-либо основательных следственных действий, в том числе тщательного опроса свидетелей, никто не проводил по понятным причинам. Не стыкуется информация в акте и с воспоминаниями В.Я. Лобач, опубликованными в книге «Памяць. Пухавіцкі раён».